Про письменників

Оден У.


ВОЛЬТЕР В ФЕРНЕ

Он, оглядев имение, был счастлив в этот миг:
Изгнанник-часовщик взглянул неуловимо,
Знакомый столяр шел на стройку мимо,
Туда, где госпиталь, как саженец всходил.
Почти все принялись - садовник известил.
Сверкали Альпы белизной. И было лето. И был он так велик.

В Париже желчью изошли враги,
Ругая нравственность сидящей в грозном кресле
Слепой старухи, ждущей смерти и письма.
Он рек: "Нет слаще жизни!" Так ли? Да, весьма.
Борьба за правду, справедливость стоит жизни, если
Добавить садоводство к ней и острые мозги.

Лесть, брань, интриги... Будучи умней,
Он, все же, предпочел иные средства
В войне с посредственностью, например, смиренность,
По надобности, хитрость - атрибуты детства,
Двусмысленный ответ, порой, неоткровенность.
И терпеливо ждал паденья их Помпей.

Не сомневался он, как Д''''Аламбер, что победит.
Один Паскаль - достойный враг, другие ж, Боже,
Отравленные крысы; а впереди еще так много дел ,
Рассчитывать придется на себя - таков удел.
Дидро - тот просто глуп и делает что может,
Руссо всплакнет и первенство простит.

В ночи ему вдруг вспомнились подруги. Вожделенье -
Великий педагог; Паскаль - дурак.
Эмилию влекли и звезды, и постель. Пимпетта - клад,
Его любила так же, как скандал, и он был рад.
Отдав Иерусалиму скорби дань: итак -
Несправедливым ненавистно наслажденье.

Ему не спится, будто часовому. Покоя нет
В ночи. Землетрясенья, казни: смерть тоже на часах.
По всей Европе нянечкам-вампирам
Не терпится сварить своих детей. И только лира
Его их остановит. За работу! А звезды в небесах,
Не ведая забот, слагали песнь, бесстрастную, как свет.

Февраль 1939

ТОТ, КТО ЛЮБИТ БОЛЬШЕ

Гляжу я на звезды и знаю прекрасно,
Что сгинь я - они будут также бесстрастны.
Из зол, равнодушие меркнет, поверь,
Пред тем, чем страшит человек или зверь.

Что скажем мы звездам, дарующим пламя
Любви безответной, немыми устами?
Так если взаимной любви нет, то пусть
Быть любящим больше мне выпадет грусть.

Смешной воздыхатель, я знаю отлично,
Что если звезда так ко мне безразлична,
Я вряд ли скажу, что ловлю ее тень
И жутко скучаю за нею весь день.

А если случится всем звездам исчезнуть,
Привыкну я видеть пустующей бездну,
И тьмы торжество я учую душой,
Хоть это и требует срок небольшой.

Сентябрь 1957?

БЛЮЗ БЕЖЕНЦЕВ

Миллионов десять в этом городе мира
Душ, живущих в особняках и дырах.
Нам же пристанища нет, дорогая, пристанища нет.

Была у нас тоже когда-то страна.
Взгляни-ка на карту, она там видна.
Но нельзя нам туда, дорогая, вернуться назад.

Старый тис рос на сельском церковном дворе.
Он весной обновлялся листвой на коре.
Но не паспорт, моя дорогая, просроченный паспорт.

Консул бил по столу и сказал под конец:
"Если паспорта нет, вы, формально, - мертвец".
Но мы живы, моя дорогая, мы все еще живы.

В Комитете я вежливый встретил народ,
Усадив, попросили придти через год.
Но куда нам сегодня идти, дорогая, куда нам идти?

А на митинге некто пророчил беду:
"Если впустим их, тотчас наш хлеб украдут."
Он имел нас с тобою в виду, дорогая, меня и тебя.

Над Европою гром продолжает реветь -
Это Гитлер о том, что должны умереть
Мы с тобой, дорогая, должны умереть, мы с тобой.

Видел пуделя в кофте с блестящей застежкой,
Видел двери, распахнутые перед кошкой.
Но они не евреи, моя дорогая, евреи Германии.

Спустился к заливу, сковавшему воду.
В ней рыбы резвились, играя в свободу.
Лишь в нескольких футах, моя дорогая, лишь в футах от нас.

В тенистых лесах птицы ищут приют.
Политиков нет - вот они и поют.
Они, ведь, не люди, моя дорогая, не люди они.
Во сне видел дом я, в котором по тыще
Окон, этажей и дверей. Но не сыщещь
В них наших окон, дорогая, и наших дверей.

Я стоял на плацу. Скрыл меня снегопад.
Десять тысяч прошло мимо в марше солдат.
Нас искали с тобой, дорогая, тебя и меня.

Март 1939

ЭПИТАФИЯ ТИРАНУ

Своего рода совершенства достичь всю жизнь мечтал.
Он изобрел поэзию доступную народу,
Как пять своих же пальцев знал он глупости природу.
Считал он армию и флот важней всего на свете.
На смех его, от хохота дрожал Сенатский зал,
Под плач - в людском водовороте улиц гибли дети.

Январь 1939

БЛЮЗ РИМСКОЙ СТЕНЫ

Над вереском ветер уносит росу,
Под туникой вши и простуда в носу.

Дождь мерно стучит в барабаны войны,
Не знаю зачем, но я - воин Стены.

Здесь серые камни туманы застелят,
Подружка в Тангрии; один я в постели.

Аулус повадился к ней на крыльцо,
В нем все ненавистно: манеры, лицо.

Пизо - христианин: рыбешка - их бог,
Запрет целоваться бы ввел, если б мог.

Продул я кольцо, что дала она, где-то,
Хочу я девчонку мою и монету.

Когда одноглазым уйду в ветераны,
Глядеть буду в небо, зализывать раны.

Октябрь 1937

Михаил Булгаков – великий мастер слова

     «рукописи не горят!»

Восстановление забытых имен – естественный процесс обогащающейся наследием культуры. Но то, что случилось с Михаилом Афанасиевичем Булгаковым, не имеет пожалуй у нас прямой аналогии. Его стали вспоминать с опозданием спустя 25 лет после его смерти. На нашей памяти лицо его, постепенно высвечиваясь, проступало из густой  тени. Им зачитывались студенты и пенсионеры, его герои переходили в бытовой фольклор. Дольше других  медлили с признанием Булгакова критики и профессора литературы. «Рукописи не горят» - посмертная судьба писателя подтвердила неожиданный афоризм-предсказание.

М.А.Булгаков родился 15мая 1891 года в Киеве. Его родители, Афанасий Иванович и Варвара Михайловна Булгаковы, в тот год снимали свою первую квартиру на тихой Воздвиженской улице в доме священника. Отец был молодым доцентом духовной академии, где преподавал историю западных вероисповеданий. Будущий писатель был наречен в честь архангела Михаила, покровителя Киева. Михаил был первенцем в большой семье. Мать Варвара Михайловна, в молодости учительница, была хозяйкой большого дома, на которой лежало отрадное бремя – поднять семерых детей – троих мальчиков и четырех девочек. «Мама, светлая королева, где же ты?» -вспоминает ее Булгаков в самом начале его романа «Белая гвардия».

Первой важной краской для биографа писателя будут – картины родного города и традиции рода, семьи. Златокупольный, тонущий в садах Киев с Владимирской горкой над Днепром, где сошлись юг и север, песенная народность и столичная культура – остался навсегда для Булгакова притягательнейшим местом на земле. Киевские годы заложили основу мировосприятия Булгакова. Здесь зародилась его мечта о писательстве.

 По окончании второй киевской гимназии в 1909 году Булгаков поступил на медицинский факультет Киевского университета, который закончил в 1916 году и был немедленно призван в армию. Мировая война оборвала казавшийся предугаданным наперед, спокойный и ровный ток дней. Юная Татьяна Николаевна Лаппа, дочь управляющего саратовской казенной палатой, с которой Булгаков обвенчался в 1913 году, сполна разделила с ним первый круг его жизненных мытарств. В течение нескольких месяцев он работал военным врачом на Западной Украине, затем получил назначение в один из самых глухих уголков Смоленской губернии, а затем в Вязьме. Впечатления этих лет отзовутся в окрашенных юмором, печальных и ярких картинах «Записок юного врача». Таково свойство волшебного фонаря искусства: все пережитое казалось впоследствии легче и забавнее. В действительности это был умопомрачительно тяжелый, изнуряющий труд от рассвета до заката (принимал по 50 больных в день). В первую же ночь привезли роженицу, ее разгоряченный муж угрожал молодому растерянному доктору пистолетом и кричал: «Если она умрет, убью!». Роды принимали вместе с женой: Тася зачитывала из учебника нужную страницу, а Булгаков старался точно следовать инструкциям. Роды прошли успешно. Оперируя умирающего  ребенка, он заразился дифтеритом. Именно тогда Булгаков пристрастился к морфию – через полгода он был уже законченный наркоман. Жизнь с наркоманом – всегда испытание, а когда кругом разруха и безденежье, это становится настоящим бедствием. Во время ломок Булгаков то становился агрессивным (угрожал жене оружием, однажды швырнул в нее горящий примус), то начинал плакать и умолять не сдавать его в приют для наркоманов. Избавиться от пристрастия к наркотикам помогли не врачи, а верная жена Татьяна. По совету отчима Михаила профессора Воскресенского Татьяна начала разбавлять морфий дистиллированной водой, и в конце концов начала вкалывать мужу лишь воду.

Летом 1919 года Булгакова мобилизовали в Красную армию, но спустя короткое время он оказался на стороне белых – работал врачом на Кавказе.

В феврале 1920года Булгаков навсегда оставил медицину и стал штатным журналистом местной газеты. Во время отступления белой армии больной тифом Михаил Афанасьевич не смог уехать и остался в Советской России. И опять жена Татьяна спасла его от тифа и голода. Она отнесла ювелиру витую в палец толщиной золотую цепь, подаренную ее отцом; ее рубили по звену и на эти деньги они жили.

Перебравшись в Москву, Булгаковы жестоко бедствовали, но постепенно, установив связи с различными газетами, Булгаков стал  подрабатывать писанием фельетонов и репортажей. Он написал их больше сотни. Когда Булгаков писал по ночам, он любил, чтобы Тася сидела рядом с шитьем и носила тазы с водой: «Скорей, скорей горячей воды!»– кричал он, у него холодели руки и ноги.

Первые значительные произведения Булгакова появились только в 1924 году – повесть «Дьяволиада», «Записки на манжетах», первая часть  романа «Белая гвардия». В октябре 1925года появилась повесть «Роковые яйца», на которую обратила внимание критика. (Профессор Персиков, похожий на Ленина, хочет разрешить проблему голода, он изобрел красный луч жизни, способствующий быстрому размножению яиц. Из-за  ряда событий от этого луча порождаются чудовища, пожирающие все вокруг.) В этом же году написана повесть «Собачье сердце», но ее не опубликовали ни в одном советском издании. Зато удалось напечатать вторую часть романа «Белой гвардии», но окончание романа его современники так и не увидели – он был запрещен.

Главным результатом публикации «Белой гвардии» для Булгакова стало то, что на роман обратил внимание МХАТ, остро нуждавшийся в современном репертуаре. Булгакову предложили написать на основе романа пьесу. Булгаков охотно согласился. Он довольно сильно отошел от сюжета, убрал многих героев, в результате действие стало динамичнее, а главная идея – трагедия личности, попавшей в жестокое горнило революции – выступила резче. Пьеса «Дни Турбиных» (девичья фамилия бабушки) имела небывалый успех, ставилась за два года более ста раз. Имели успех  пьесы «Зойкина квартира», «Багровый остров».  1928-1929г. стали коротким периодом относительного процветания Михаила Булгакова.

С ужесточением советского режима над головой Булгакова начали сгущаться тучи. В газете «Известия» появилась статья с призывом «ударить по булгаковщине», острой критике подверглась новая пьеса «Бег», которую уже начали репетировать артисты МХАТа. Свое слово по отношению к пьесе высказал Сталин – он расценил  «Бег» как проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины и тем самым оправдать белогвардейское движение». После такого отзыва судьба пьесы была предрешена. Запрещение «Бега» имело роковые последствия и для булгаковских пьес – все они были сняты с репертуара, а Булгаков остался совершенно без средств к существованию.